ИГОРЬ ЯКОВЕНКО: КАК ЖИТЬ В ОККУПАЦИИ

Россия – оккупированная страна.

Та оккупация, которая произошла в России сродни оккупации красными кхмерами Кампучии в 1975 году, или России большевиками в 1917-м. То, что оккупанты говорят не на иностранном языке, не отменяет сам факт оккупации. Так же не отменяет факт оккупации то, что оккупантов поддерживает значительная часть населения. Так тоже бывает.

Жить в оккупации можно, но с каждым днем эта жизнь становится все хуже. Прогноз Минэкономразвития РФ утверждает, что до 2036 года российская экономика будет находиться в стагнации. Это значит, что Россия довольно быстро перемещается в группу бедных стран, большая часть которых находится на африканском континенте. Правда, прогноз Минэкономразвития исходит из цены на нефть в 75 долларов, в то время как большинство аналитиков предсказывают цену в полтора-два раза меньшую. Так что реальность будет много хуже плохого прогноза правительства.

В такой ситуации первая реакция – валить. Эта реакция становится все более массовой. По данным Росстата эмиграция за последние 4 года выросла на 80%. Аргументы в пользу эмиграции настолько очевидны, что их неловко приводить. Так же очевидны причины, которые не позволяют сделать такой выбор громадному большинству населения РФ, значительную часть которого, к тому же, этот режим устраивает и эта часть будет возмущена, если им сказать, что этот режим – оккупационный. Эта колонка о том, как жить тем, кто понимает, что это оккупация, имеет возможность уехать, но принимает иное решение. Автор данного текста принадлежит как раз к этой группе.

Один из резонов остаться в оккупации можно описать с помощью мысленного эксперимента. Вы сидите на заднем сидении автомобиля, передние колеса которого зависли над пропастью. Люди на переднем сидении выйти не могут – у них внизу бездна. Вам спастись легко – надо просто открыть заднюю дверь и выйти. При этом центр тяжести сместится и вполне возможно автомобиль с оставшимися рухнет в пропасть. Чтобы закончить описание мысленного эксперимента, добавлю, что машина медленно, но верно сползает в пропасть, так что вы в скором времени имеете все шансы разделить судьбу с теми, кто на переднем сидении.

Не склонен к мании величия, поэтому отдаю себе отчет в ничтожности собственного влияния на траекторию движения страны. Но тем не менее, очевидно, что с каждым уехавшим из страны несогласным с режимом человеком, атмосфера в стране ухудшается, и ситуация для оставшихся несогласных становится чуть менее выносимой.

Все это ни в малейшей степени не означает негативной оценки выбравших эмиграцию, а лишь пояснение позиции тех, кто остается.

yakovenko1 Есть множество описаний жизненных стратегий людей, оказавшихся в оккупации. Передо мной две книжки, в которых описываются две такие стратегии. Одна – «Мысли о жизни» Дмитрия Лихачева, вторая – «Моя жизнь» Махатмы Ганди.

Эти два опыта жизни в оккупации настолько различны, что их можно назвать противоположными стратегиями. И противоположность не только в том, что британская колониальная оккупация Индии отличалась от самооккупации России большевиками. Диаметрально противоположными были цели Лихачева и Ганди. Махатма Ганди полвека боролся за ликвидацию колониального режима и победил. Академик Лихачев, хоть и сидел в Соловках, с большевиками не боролся, а ставил своей задачей сохранение русской культуры путем ее изучения и популяризации. И тоже достиг поставленной цели.

Соловецкий опыт Дмитрия Лихачева уникален и неповторим, поскольку концентрация интеллекта и таланта на квадратный метр в камерах и бараках была невероятная. Заключенные, покрытые вшами, смотрели спектакли в лагерном Соловецком театре и воспринимали драму на сцене намного острее, чем собственную. Читали друг другу блестящие лекции по лингвистике и философии, истории и экономике. Во многом, этот тип жизненной стратегии в условиях оккупации можно назвать внутренней эмиграцией. Не случайно, другой академик, Александр Панченко, избравший для себя жизненную стратегию схожую с лихачевский, говорил о себе так: «Я эмигрировал в Древнюю Русь». Эмиграция в культуру, искусство, музыку, науку, в книги – была весьма распространена в советские годы. Это был, пожалуй, второй по популярности тип внутренней эмиграции после водки. Сохранение автономии культурного пространства – вот, пожалуй, наиболее лаконичное описание этой стратегии жизни в оккупации.

Опыт Ганди уникален, победителен, но абсолютно неповторим в России. И, тем не менее, интересен и заслуживает изучения.

Абсолютная неприменимость опыта Ганди в России связана, прежде всего, с тем, что в своей тактике сатьяграхи – ненасильственного сопротивления – Ганди опирался на прочные моральные и правовые нормы своих оппонентов, то есть властей Южной Африки и Индии. Именно южноафриканская полиция защищала Ганди от расправы со стороны белых расистов. Именно британская колониальная администрация была адресатом того морального вызова, который создавал Ганди своим ненасильственным сопротивлением.

Поскольку, в отличие от британских и южноафриканских властей столетней давности, нынешние российские оккупационные власти начисто лишены всяких излишеств, вроде совести и морали и совершенно не ограничивают себя такими пустяками как право, то бросать им моральный вызов совершенно бесполезно. В ответ на вашу голодовку они покажут по НТВ фильм, в котором будет видно, как вы ночью опустошаете холодильник, а вы потом будете в фейсбуке возмущаться, что у вас и холодильника-то нет. А уж мирную демонстрацию росгвардейцы расстреляют с удовольствием, и можно не сомневаться, что Хинштейн им все грехи отпустит.

В этих условиях, когда любой текст о России можно снабжать заголовком «Безнадега.ру», одним из главных мотивов тех, кто остается, становится брезгливое отвращение к оккупантам и нежелание признать, что они победили, выдавив тебя из страны. Возможно, именно эти ощущения испытывал Владимир Семенович Высоцкий, когда в самый мертвый застой 1970 года закончил свою песню словами: «Не волнуйтесь – я не уехал, / и не надейтесь – я не уеду!».